Осень...

[Marymeul]

Ну вот, мне было грустно, мне было плохо, и лекция никак не хотела заканчиваться...
Получился, вот такой рассказ)

UD: Спустя два года - сделала иллюстрации.

О картинке...

Это был один из тех дней, когда плакала осень. Плакала тихо, плакала горько, плакала от безысходности и тоски, от жалости. Словно в попытке спрятаться, осень укуталась густым туманом. Ей было очень одиноко. И некому было понять ее чувства, разделить их. Больше некому было оплакать их. Весь мир вокруг нее умирал, медленно терял жизненные силы, проживал последние мгновения, а никто этого не видел, никто не обращал внимания, никто не сожалел. Был лишь один безмолвный наблюдатель, который не смог сдержаться и заплакал…
Осень тихо заплакала моросящим дождем. Ее грусть была настолько огромной, что она выплеснулась и охватила все живое, и, словно повинуясь невысказанному приказу, любая жизнь замедлилась и замерла. Все внимало этой боли, этой бесконечной печали. И неосознанно разделяло ее. Весь мир невольно погрузился в тишину. Мир тоже тихонько заплакал.
Каждое живое создание почувствовало безмолвную печаль, оно постепенно растворялось в ней, а печаль растворялась в нем. Медленно, почти лениво, тоска просочилась в эмоции, разрослась, словно опухоль, вытеснила любые другие чувства, подавляя и уничтожая даже их зачатки; она запустила свои липкие щупальца в мысли, выхватывая их по одной, овладевая и подчиняя себе, только себе… Ее тихий шепот так правдоподобно описывал ограниченность мира, безвыходность существования, напоминал о обидах, боли и злобе, о безразличии и отчужденности, о времени и краткости самой жизни, что, несмотря на свой едва заметный шелест, постепенно заглушил все другие голоса. И начал властвовать. Отныне не существовало больше ничего, кроме, кажущейся бесконечной, тоски. И ничего больше не имело значения. Каждая искорка света и жизни неумолимо гасла, подчиненная общей апатии, угнетенная бессмысленностью бытия. Все замирало, затихало, лишь иногда делая слабые и безуспешные попытки спрятаться от гнетущей печали, стать меньше и незаметнее, а то и вовсе исчезнуть. Лишь бы перестать думать, чувствовать, слышать… Печаль постепенно стерла из мира все краски и эмоции, погрузив его в странную дремоту, из которой лишь изредка выплывали серые тени, ныне влачившие жалкое подобие существования. Но и они вскоре терялись в тумане…
А осень все плакала и плакала. Гнетущее чувство одиночества и уже не сдерживаемая боль выплеснулись на мир. Мир как сказочное зеркало послушно повторял за ними.
Серая тяжесть неба, серая призрачная дымка, в которой терялась дорожка, окутанные серым туманом верхушки деревьев… Все они плакали этим дождем, вместе с этим дождем. Слезы скатывались с увядающей листвы, падали на пожелтевшую траву, на дорогу. Они повисали в воздухе, растворяясь в нем все той же безмолвной тоской.
Сквозь туман начали пробираться сумерки. Пустота и забвенье неслышной поступью крались следом. Их холодный, лишенный чувств пристальный взгляд стократ усиливал угнетающую тоску в безмолвных серых призраках. Он гнал их прочь, отправляя в поиски любого укрытия, в поиски остатков света и кусочков тепла. Их присутствие в этом мире дарило каждому живому существу, если не надежду, то хотя бы одинокую мысль, вероятность, что существует что-то еще, кроме снедающей тоски.
Осень тихо плакала, и ей не нужны были свидетели. Она хотела спрятаться от мира, а потому вынуждала мир прятаться от нее. И прятались все, осторожно забираясь в излюбленные скрытые уголки. В желании уменьшить внутреннюю тоску, они сами стремились стать меньше: сгибались, скрючивались, сворачивались калачиком.
Скрывшись в глубинах собственного сознания, все живое тоже плакало от безысходности и тоски, тисками скрутившей все естество. И тогда печаль почти отступала, почти ослабляла свою хватку, почти дарило надежду… Лишь на миг. Пусть лишь на миг…
А осень все плакала и плакала. И следом за ней плакал и весь мир…